Мане Эдуард (Manet, Edouard) (1832-1883 гг.), французский живописец и график, своим искусством предвосхитил возникновение импрессионизма и стал одним из его основоположников. Новаторская живопись Мане подвергалась яростным нападкам критики, считавшей художника бунтарём в искусстве. Мане родился 23 января 1832 года в Париже, в доме N 5 по улице Малых Августинцев. Эдуард Мане был сыном Огюста Мане, чиновника Министерства юстиции, и Эжени-Дезире Фурнье, дочери дипломата и крестницы маршала Бернадотта. Выходец из знатной буржуазии, изысканной, образованной, но консервативной, он небрежно учился и, при всем уважении к родителям, ожесточенно сопротивлялся желаниям отца, прочившего ему карьеру юриста. В 1839 году Эдуард Мане был отдан в пансион аббата Пуалу, а в 1844-1848 годах учился в коллеже Роллен. Там, он подружился с Антоненом Прустом. Эдуард Мане привлекал сверстников своей простотой и открытой манерой. Ему покровительствовал директор коллежа м-сье Дефоконпре - переводчик Вальтера Скотта, лично связанный с семьей Мане и особенно с полковником Фурнье. Этот последний был человеком образованным, питавшим живое пристрастие ко всему, связанному с искусством. Для него не было большего удовольствия, чем сводить А.Пруста и своего племянника по воскресеньям в Лувр. Он радостно наблюдал, как во время этих экскурсий Эдуард с карандашом и альбомом в руках пытался передать свои впечатления то от картин старых мастеров, то от природы. Однажды он попробовал поговорить об этом с отцом Эдуарда. Он посоветовал своему шурину позволить сыну посещать факультативный курс рисунка в коллеже Роллен. М-сье Мане весьма плохо встретил этот совет. У него было три сына: Эдуард, Гюстав и Эжен, и он ожидал, что все трое последуют семейной традиции и будут готовится к гражданской карьере. Полковник Фурье не настаивал, но тут же повидался с м-сье Дефоконпре и сказал ему, что готов оплатить из своего кармана уроки рисования, которые будут даны Эдуарду. В этом рисовальном классе, который был расположен по соседству с гимнастическим залом, учитель заставлял Эдуарда рисовать с гравюр и изредка - с орнаментальных рельефов. Эдуарду это так наскучило, что он только и мечтал, как бы убежать в гимнастический зал. Быть может, занятия гимнастикой, к которой он проявлял исключительные способности, навели его на мысль поступить в морскую школу. В конце концов, с согласия отца, Мане намеревается стать моряком, но в 1848 он проваливается на конкурсе в Борда. 9 декабря в качестве юнги он поднимается на борт корабля "Гавр-и-Гваделупа". Путешествие через Атлантику и пребывание в Рио оставили глубокий след в сознании Мане. Он, родившийся под дымчатым небом Парижа и воспитывавшийся в чинной и скучноватой среде, впервые открыл для себя красоту солнечных просторов, сияние красок. Конечно, и то удивительное личное ощущение моря, которое впоследствии отличало Мане-мариниста, родилось в его душе именно во время этого плавания в заэкваториальные страны. Путешествие побудило в Мане жажду творчества и, когда 13 июня 1849 года, он сходил по трапу на французский берег, его дорожный чемодан был набит рисунками. Но по возвращении вновь терпит неудачу на приемных экзаменах. Тогда он поступает в ученики к художнику и хорошему педагогу Тома Куперу, автору нашумевшей в Салоне 1847 года картины "Римляне эпохи упадка". Однако через некоторое время восстает против его обучения, ибо в мастерской царил дух рутины, процветали традиции "школы здравого смысла" или "золотой середины", которая находила Энгра "слишком холодным", а Делакруа "слишком горячим" и самодовольно мнила себя способной соединить в себе все достоинства классиков и романтиков. Приятель и соученик Мане, Антонен Пруст, ясно выразил то, чего молодой художник искал в живописи: "Понемногу он уничтожил полутона. Непосредственный переход от тени к свету был предметом его постоянных поисков. Светящиеся тени Тициана вдохновляли его, а примитивисты выводили из себя". Сам же Мане говорил, что существует только одна правда - сразу передать то, что видишь. После 5 с лишним лет учебы у Тома Кутюра, 24-х летний Мане вступил на путь самостоятельных исканий, где опорой и вехами для него были музеи Франции, Италии, Германии, Голландии, Австрии, Испании и Англии. Не удовлетворившись уроками Кутюра, Мане посещает Лувр, где копирует картины Тициана и Веласкеса. В 1857 году он просит у Делакруа разрешения снять копию с его "Данте и Вергилия" в Люксембургском. Он совершает путешествие в Гаагу и Флоренцию, где копирует полотна Рембрандта и Тициана. В 1859 году вместе с друзьями он пытается выставить свои картины в Салоне, который проходил тогда раз в два года. Несмотря на одобрение и поддержку Делакруа, его картина "Любитель абсента" была отвергнута. Однако в 1861 году благосклонно принимаются два его других произведения, отмеченные даже как "почтенные": "Портрет родителей" и "Гита-реро". Очень близкой становится дружба Мане и Бодлера, которые познакомились за два года до этого у одного общего приятеля. Действительно, каждое полотно художника, созданное в этот период, соответствовало бодлеровскому видению. Когда поэт провозглашал современность видения и замену элементов настоящего на условности вымысла, это находило отклик у Мане. Бодлер писал, что "лишь тот может быть настоящим художником, кто заставит нас увидеть, насколько мы велики в наших галстуках и начищенных ботинках". Этому предназначению отвечает картина "Музыка в Тюильри". Несмотря на вольность исполнения, картина поражает своими вертикалями, оживленными цилиндрами и шляпами вокруг расцветающих бутонов женских нарядов, написанных широкими светлыми мазками, яркость которых усилена яркими цветовыми пятнами. Мане передал здесь свое видение общества. Именно это произведение, а не отвергнутый Салоном "Завтрак на траве" или "Олимпию", можно считать первым произведением современной живописи. В начале 60-х Мане пишет самые разные композиции: испанские мотивы ("Лола из Валенсии", 1862; "Испанский балет", 1863; "Мертвый тореро"), марины ("Бой "Кирсаджа" и "Алабамы", 1864), пленэрные сцены ("Бега в Лонг-шане", 1864), картины на темы современной истории ("Расстрел императора Максимилиана", 1867), натюрморты и картины на религиозные сюжеты ("Мертвый Христос", 1864). Весной 1863 года жюри официального Салона отвергло три тысячи из представленных пяти тысяч полотен. Оно стремилось всячески ограничить приток новых художников, считая, что они могут стать "серьезной опасностью для общества". Луи Наполеон повелел выставить все отвергнутые произведения в расположенном рядом с Салоном Дворце промышленности. Эта параллельная выставка и получила название "Салон отверженных". Среди представленных там работ были полотна Писсарро, Сезанна, американского художника Уистлера. Но подлинным центром притяжения стала картина Эдуарда Мане "Завтрак на траве". Все хотели видеть изображение двух молодых мужчин и двух женщин, - одна из которых была полуодета, а вторая совершенно обнаженной, - устроивших пикник на лесной поляне. Обнаженная при этом смотрела на зрителя с такой обескураживающей беспечностью, что критики почти лишались чувств при виде подобной непристойности. Скандал был полным. Весь Париж стоял на голове. Наполеон III и императрица, посетившие Салон отверженных, также были возмущены. Император распорядился впредь другого Салона отверженных не открывать. Для широкой публики, привыкшей к тому, что в картине обязательно должен быть интригующий литературный сюжет, "Завтрак на траве" оставался непостижимым. Мане был поражен и оскорблен реакцией на свое произведение. В среде художников всегда было принято, в целях совершенствования своего мастерства, копировать работы великих мастеров, но при этом каждый интерпретировал другого художника в свойственной ему манере. Веласкес, который был величайшим примером для Мане, копировал многие полотна Тициана. Великий фламандский портретист ван Дейк, ученик Рубенса, также использовал в своих религиозных композициях 1617-1621 годов приемы своего прославленного учителя. Создавая "Завтрак на траве", Мане был далек от того, чтобы низвергать традиции европейской живописи. Группа людей, изображенная в картине, была почти полностью заимствована из гравюры Раймонди с картины Рафаэля "Суд Париса". Мане лишь превратил героев древнего мифа в современников. Элегантный и образованный Мане не принадлежал к необузданным бунтовщикам. Как и Дега, он был выходцем из верхних слоев среднего класса и ко времени создания "Завтрака на траве" уже пользовался признанием в художественных кругах. За два года до этого два его портрета были приняты в Салон. В дальнейшем, по мере роста движения импрессионистов, его работы все чаще появлялись на выставках и их охотно покупали. Мане считают ярким представителем импрессионизма. Однако его стиль в большей мере близок Дега, который не считал себя импрессионистом. До того как Мане был провозглашен зачинателем этого движения, знаменосцем обновления искусства, внушавшего большие надежды, являлся Гюстав Курбе - бич мещанской благопристойности, художник, пребывавший в непрестанной борьбе. Но прежде всего он был реалистом par excellence. Но когда Курбе удалился на покой, молодежь избрала своим предводителем Мане. Мане, Ренуар, Сислей и некоторые другие художники были известны под именем "Банда Мане". Вскоре Мане закончил другую картину, вновь разрушившую традиционное восприятие, подобно "Завтраку на траве", и опять бурно ославленную. Теперь речь шла об изображении лежащей на постели молодой женщины. Серьги, браслеты и бархотка на шее составляли все ее одеяние. Композиция картины вновь восходила к работам старых мастеров, прототипом служила "Венера Урбинская" Тициана. Мане назвал свою картину "Олимпия" как дань уважения ее классическому образцу. В 1865 году картина была принята в Салон, и во второй раз произведение Мане потрясло французское общество. "Олимпия" привлекла еще больше зрителей, чем "Завтрак па траве". Она была единственной картиной, которую все хотели видеть. Возле нее собирались огромные толпы, и два дюжих охранника были вынуждены призывать всех к порядку. Этими двумя полотнами Мане дал сигнал стремительному движению к современному искусству.

Их революционная новизна вызывала нападки со всех сторон, критики смешивали Мане с грязью. Однако наиболее проницательные среди них - Золя, Виктор Гюго, Бодлер - встали па сторону Мане. В 1866 жюри Салона отвергает "Трагического актера" и "Флейтиста" Мане. Золя в газете "Evenement" встает на защиту художника, однако его вынуждают прекратить свои публикации. Эмиль Золя познакомился с художником в феврале 1866 года и с тех пор горячо защищал импрессионистов в печати. "Поскольку об этом никто не говорит, говорить буду я. И буду кричать об этом с крыш домов. Я настолько убежден, что г-н Мане - художник завтрашнего дня, что, будь я богат, я бы скупил сегодня все его полотна, и это было бы выгоднейшим капиталовложением. Место г-на Мане - в Лувре, как и Курбе, как любого художника, наделенного сильным, бескомпромиссным талантом". Через год он снова энтузиазмом пишет на страницах "L'Artiste". "Кто-то с издевкой сказал, что картины Эдуарда Мане похожи на эпинальские народные картинки. В этой шутке есть большая доля правды, и неменьшая похвала; методы сходны: и тут и там краски наносятся плоскими мазками, только эпинальские мастера используют чистые тона, не обращая внимания на валёры, тогда как Мане усложняет свои цветовые тона и их соотношения. Правильнее было бы сравнить эту упрощенную живопись с японскими ксилографиями, напоминающими ее своим странным изяществом и ярким цветовым полем". Пылкая защита Золя произвела на Мане столь сильное впечатление, что он пригласил его встретиться в кафе де Бад. Во время этой встречи они решили, что статья Золя будет расширена и использована для буклета о персональной выставке Мане, организованной им на собственные средства в 1867 году в павильоне на авеню де л'Альма. Знаком признательности и стал этот портрет. Он был начат в феврале 1868 года и закончен спустя примерно месяц. Портрет Мане был принят Салоном 1868 года, и отзывы были благоприятными. В романе "Творчество" (1886), одном из двадцати, подобно саге повествующих о "естественной и социальной истории семьи Ругон-Маккаров", он писал о художнике Клоде Лантье и известном романисте Пьере Сандозе. В основу этой истории положены борьба, успехи и поражения, которые познали в художественных и литературных кругах Парижа Мане и Золя, выведенные в романе в слегка завуалированной форме в образах главных героев. В образе Лантье Золя объединил черты Мане и Сезанна. "В Клоде Лантье, - писал Золя, - я хотел показать борьбу художника с природой, стремление к творчеству в рамках произведения искусства, попытку слезами и кровью вложить в него частицу самого себя, вдохнуть подлинную жизнь, борьбу за истинную правду, бесконечные поражения, борьбу с ангелом". В1860-e годы Мане усиленно занимался портретом. Главными героями его произведений были современники. Фигуры в человеческий рост выступали на полотнах Мане, поражая естественной простотой движений и поз, запечатленных быстрыми решительными мазками. Ни малейшей фальши, ничего риторического. Они были прекрасны индивидуальной выразительностью, во всей неповторимости облика и манер поведения. Художник тонко чувствовал духовную многогранность человека, умел передать в своих произведениях тончайший психологизм. Одна из таких работ "Балкон". Для работы над ней он собрал в своей мастерской на улице Гио трех своих приятелей, чтобы они позировали ему для картины, которую он успел закончить весной следующего года, как раз к открытию Салона. В центре картины стоит Антуан Гийеме, ученик Коро, чья манера оказывала на творчество Мане устойчивое воздействие. Его работы всегда и без колебаний принимались Салоном, и он приобрел там значительное влияние, которым пользовался в интересах своих друзей, занятых художественным экспериментированием. Именно он познакомил Сезанна с Мане. На заднем плане едва виден с графином в руке Леон Леенхофф, предположительно, сын Мане. Справа, с удивительно японовидной внешностью, - пианистка Фани Кло, участница квартета Сент-Сесиль; она часто музицировала в доме Мане вместе с Сюзанной, тоже способной пианисткой. Супруги Мане устраивали по четвергам музыкальные вечера, где среди гостей бывали Дега и Золя. Сравнительно новым лицом была Берта Моризо, третья и центральная фигура на картине. Мане с ней познакомился годом раньше в Лувре, где она копировала Рубенса. Относительно толстый слой краски на всей поверхности холста указывает на то, что картина подвергалась постоянным переделкам; это подтверждает рентгеновский